Удвоение любви: часть первая

Радости любви…

🕑 21 минут минут лесбиянка Истории

«Разве это не просто эвфемизм, призванный скрыть тот факт, что ты шлюха?». Это задело. Я намеренно ничего не рассказал о своей личной жизни коллегам по работе, потому что боялся той реакции, которую только что получил от Милли на мои слова о том, что я «полиаморист»; люди не поняли бы.

Они не только не поймут, но и осудят. Неважно, насколько свободным и легким сделал нашу жизнь социал-либерализм, наличие более одного постоянного партнера и открытость в этом, по-прежнему, казалось, шокировали людей. Как выразилась Милли: «У тебя просто мог быть роман, как и у всех нас, разве это не немного жадно и распутно признаваться, что ты трахаешься?».

— Я не трахаюсь, — сказал я, пытаясь сдержаться. «Я люблю двух женщин и живу с ними. Нас это устраивает и никому не вредит, так в чем же ваша проблема?». Она ухмыльнулась.

«У меня его нет, но у меня есть мой человек, а у него есть я, так что мне не нужно искать замену». У меня было два варианта, как всегда бывает с идиотами-троллями, и я выбрал лучший. «Ну, дорогая, я думаю, что это просто чудесно для тебя, и я уверен, что ты всегда будешь чувствовать то же самое; надеюсь, что он это сделает.'. Сара и Джесс, которые в пятницу отдыхали в пабе после работы, хихикали. «Ну, я думаю, что это чертовски сексуально», — вмешалась Джесс.

Я был благодарен ей за вмешательство и одарил ее подходящей улыбкой. Если люди хотели судить меня, я предпочитал это осуждение, хотя, на самом деле, как и в любых отношениях, секс был лишь их частью – если, как и в любых хороших отношениях, важной. Мы с Мэлом встретились на вечеринке у общего друга и сразу нашли общий язык. Поначалу, когда у нее были отношения, это были отношения друзей. Иногда мы встречались вечером, чтобы выпить, переписывались и болтали, но мы оба вели занятую жизнь, и в течение нескольких месяцев на этом наши отношения заканчивались.

И вот однажды в пятницу вечером она позвонила в слезах. Она пришла ко мне в квартиру, красная и явно в шоке. Ее парень решил, что ему нужно «пространство» и «отдых от нас». Она была настолько бесхитростна, что спросила, думаю ли я, что он говорит правду. Обняв ее, мне пришлось сообщить плохую новость о том, что за такими словами скрываются более серьезные намерения; некоторые люди не могли просто сказать, что бросают тебя.

Она еще немного всхлипнула. Я приготовил ей чашку чая и еще раз обнял; она предпочитала последнее первому, и меня это устраивало. Я был полон решимости не поддаваться своим плотским побуждениям.

Она мне понравилась с того момента, как я ее встретил, но мой гейдар сказал мне, что, хотя она и интересовалась девушками, она все еще была настолько глубоко увлечена своим парнем, что не было смысла выходить за рамки странного флирта. Теперь все совершенно изменилось, но это было слишком рано. Мы разговаривали целую вечность.

Как это часто бывает в таких ситуациях, казалось, было бы полезно рассказать что-нибудь о своем собственном опыте, полученном в кольях для бросивших людей. Я объяснил, что из пятилетних отношений у меня осталось всего шесть месяцев. — Почему она покончила с этим, дорогая? Я так понимаю, это была она?».

«Это были две женщины, дорогая, но только одна хотела положить этому конец». Это привело к созданию длинной автобиографии, которая позволила ей отвлечься от собственной ситуации. Позже я только подумал, что это дало ей представление обо мне, которое однажды может пригодиться. Я объяснил, что по разным причинам, некоторые из которых связаны с моими родителями, а другие с тем, что я был карликом с плоской грудью ростом 4 фута 10 дюймов, я «вышел» довольно поздно, только во время моего года обучения на программе магистратуры по творческому письму. Я поступила на степень бакалавра только потому, что меня соблазнила моя наставница, известная писательница-феминистка.

Мне было двадцать четыре, и я жаждал ее с того момента, как встретил ее на последнем курсе. Моя диссертация была посвящена эротике и творчеству, что дало нам обоим прекрасный повод поговорить о лесбийском сексе. Она согласилась руководить моей магистерской работой, и мы договорились, что я напишу серию коротких эротических статей на тему, которая интересовала нас обоих - акт подчинения. Развязка наступила в ее лондонском доме.

Она читала в Сенате лекцию на тему «Прикосновение к бархату: лесбиянство и феминистский взгляд» и пригласила меня с собой. Она была великолепна. Меня возбудило само качество ее ума. Я любил интеллектуальных женщин. Меня возбудило то, как работал ее разум.

Она показала, как современный феминизм, несмотря на все его достоинства, воплотился в литературе в форме, которая часто играла то, что «мужской взгляд» считал лесбиянством. В конце она призвала лесбиянок написать свою собственную историю и не оставлять ее «натуралам» или даже бисексуальным женщинам. На последующем приеме она была в своей стихии. Мило было то, что она меня увлекла.

Знаменитой писательнице было бы легко изгнать свою аспирантку за внешний периметр круга поклонников, но она вытащила меня в центр, познакомила с каким-то знаменитым человеком. авторов и издателей и сказал им, что я многообещающий молодой писатель. Я наслаждался этим. Быть названной ею писателем было просто лучшим.

В ту ночь мы собрались вместе. Я остановился у нее, и к тому времени, как Uber забрал нас обратно, мы оба были «весёлы». «Как долго ты мечтал об этом моменте, Пикси?».

Когда она спрашивала, ее палец был у меня под подбородком, ее глаза пожирали мои. Я уступил, как всегда хотел. Это был мой первый раз. Она сделала это идеально.

За это, как и за многое другое, я был, как я сказал Мэлу, бесконечно благодарен. Прочитав то, что я написал, Флер приказала мне раздеться для нее. Слово, действие и момент пронзили меня электричеством; Я почувствовал, как мои трусики затопило. Вот оно, подумал я. Я сняла платье с плеч и сделала тряску, чтобы оно растеклось по ногам.

Я стоял там в нижнем белье. Моя голубая сорочка ясно показывала, что на мне, как обычно, нет бюстгальтера; игровые автоматы заставили ее облизать губы. Она предложила мне продолжить. Я сдвинула сорочку вниз. Я стояла в голубых трусиках с кружевной отделкой, поясе для чулок, красных подтяжках, черных чулках и на низких каблуках.

Она облизнула губы. «Может быть, ты и крошечная, моя дорогая, но эти пчелиные сиськи просто идеальны. Эти жесткие соски так чувствительны, как кажутся?». Закусив нижнюю губу, соски пульсировали, я кивнула, яростно чихая. Я так часто писал об этом моменте, что он должен был быть мне знаком; вместо этого оно казалось совершенно другим, даже преобразующим.

«Ты выглядишь достаточно хорошо, чтобы есть, но сначала подними трусики и покажи мне, как ты массируешь свой клитор». Яростно ругаясь, зная, как часто я включал это в свои рассказы, я сделал это с собой. Электрический заряд последовал мгновенно. Это было так унизительно, так интимно, так грязно – не в последнюю очередь потому, что я знал из своих писем, что будет дальше.

Мокрая вата зацепила мой клитор, заставляя ее болеть еще сильнее; Я чувствовал, что ластовица моих трусиков намокла. Я осознавал, что задыхаюсь, стону, хнычу. Когда я заскулил, она заставила меня остановиться. «Теперь носи их как маску».

Трясясь, дрожа от унижения и удовольствия, я стянул их; они прилипли, когда я отделил их от промокшей пизды. Выйдя из них, из платья и сорочки, я положила трусики на лицо, самой влажной частью на нос. Они были липкими и пахли моим возбуждением.

Следуя ее следующему указанию потрогать мою пизду, я тяжело вздохнул и втянул в себя собственный запах. И только когда я был на грани, она заставила меня остановиться и снять маску. Она лежала на кровати, сбросив зеленое платье и открыв волосатую пизду, обрамленную собственным поясом для подтяжек. Когда я наклонился, ее ноги в чулках легли мне на плечи, материал вызвал у меня дрожь. Я лакал сначала ее пизду, затем ее задницу.

Я лакал так долго, что, закончив, позже заметил, что ее волосы натерли мой подбородок и щеки красным. Когда она взорвалась мне в рот, это было самое лучшее чувство на свете. Как я сказал Мэлу, это было началом пяти лет счастья. «Так что же случилось, Пикс, почему все закончилось и как получилось, что вас осталось трое в отношениях?». Я сказал ей, что эти двое связаны.

Моя возлюбленная, которую я назвал Флер, чтобы скрыть ее настоящую личность, на следующее утро, когда мы обнимались, сказала мне, что у нее есть еще одна возлюбленная, Сара. Сара, как и я сейчас, была одной из ее учениц десять лет назад, и с тех пор они были вместе. Они не были, как она поспешила добавить, исключительными; но они были «предметом». Сара оставалась с ней ту часть года, когда она не была во Франции или в Нью-Йорке.

Это был мир, который я до сих пор видел только издалека. Следующие пять лет это должен был быть мой мир. Флер помогла мне найти мою первую работу для выпускников, пройдя стажировку в одном из издательств, для которых она писала. Мне нравилось организовывать мероприятия, и после окончания стажировки мне предложили работу в их команде по организации мероприятий.

Флер также предложила мне жилье. У нее была запасная спальня с ванной комнатой и прилегающий кабинет. Я никак не мог позволить себе такое место на свою первую зарплату, но она предложила его бесплатно. Когда ей и Саре нужно было быть вместе, я оставался там; остальное время я был с Флер.

Мел задал очевидный вопрос о том, что произошло, когда я встретил Сару. Флер была худощавой блондинкой и жила на нервах, а сигареты Сары не были такими вещами. Впервые я встретил ее через неделю после того, как мы с Флер стали любовниками.

Меня поразила ее фигура, классическая Венера Милосская (с руками). У нее были, как говорится, изгибы во всех нужных местах, и одевалась соответственно. При росте почти шесть футов у нее были ноги для коротких юбок, которые она носила, а грудь соблазнительно дополняла топы. Она была яркой, жизнерадостной и очень успешной.

Она только что продала права на экранизацию своего последнего романа за шестизначную сумму и любила говорить, что это означает, что все ее жизненные показатели находятся на правой стороне графика. «Итак, — сказала она, — ты моя замена, не так ли?». Она сказала это с иронией, но в том регистре постмодернистской иронии, который говорит настроенному слушателю, что на самом деле это не ирония; это что-то среднее между страхом и сарказмом. Прежде чем я успел на это ответить, вмешалась Флер.

«Нет, Пикси — не замена, она дополнение, и если она вам понравится, я уверен, что она вам подойдет». Я почувствовал, что сглатываю, и был уверен, что покраснел. Неделю назад я был девственником, а теперь мой возлюбленный предлагает меня своему возлюбленному.

Сара засмеялась и сказала, что если эта тема когда-нибудь возникнет, она обязательно ее запомнит. Следующие шесть месяцев Сара приходила и уходила, или, возможно, мне следовало написать «кончить» и уйти. Ее оргазмы были шумными, и всякий раз, когда я сталкивался с ними за завтраком, она улыбалась, как кошка, получившая сливки. Затем наступили выходные, когда Флер обнаружила, что у нее двойная занятость, и ей пришлось поехать в Эдинбург на фестиваль.

Сара пришла в обычное время в семь и была сбита с толку, когда я открыл дверь и сказал, что Флер там нет. Я объяснил, что произошло. Она вздохнула, что это типично, и задалась вопросом, как это часто случалось со мной, почему Флер отказывается пользоваться своим мобильным телефоном и отправлять такие новости? Предвидя, что она может рассердиться, я приготовил ей паэлью, которую, как я знал, она любит. Сара оценила усилия и Мерло, которое я открыл. «Из тебя получится хорошая традиционная жена, Пикси, и, если верить Флер, ты не только Мадонна на кухне, но и шлюха в спальне».

В ту ночь она узнала правду, или нет. У меня никогда не было проблем с тем, чтобы увидеть то, что Флер видела в таком великолепном теле, но то, как она и мое им пользовалась, говорило само за себя; здесь была женщина, которая знала, чего она хочет в постели – и получила это. Та первая ночь показалась мне ненасытной.

Так и случилось: когда Флер вернулась в воскресенье вечером, она застала нас на диване целующимися и целующимися. Она ничего не сказала. Сара, похоже, не против, чтобы я пошел с ней. Как она рассказала мне позже, Флер всегда уставала после своих усилий, и моя нежная помощь в такое время больше соответствовала ее потребностям.

Так мы и выработали способ быть вместе. Помогло то, что я нетребовательный и интуитивный человек. Я чувствовал, когда я был не нужен, и иногда, когда либидо Сары было особенно неистовым, она приходила ко мне после того, как была с Флер. Время от времени мы играли вместе, но по большей части я удовлетворял потребности Флер и ее нужды.

Флер время от времени спрашивала, «хорошо ли это», но, поскольку это было очевидно, все шло гладко. Фильм по роману Сары имел успех, а ее четвертый роман, вышедший через год после того, как мы впервые потрахались, был встречен одобрением. Карьера Сары, казалось, вышла на плато. Моя собственная, более скромная, карьера развивалась, и некоторые из моих рассказов были отмечены критиками, но, поскольку мне так и не удалось написать этот роман, я довольствовался успехом. Мел сказал, что это звучит идиллически, и снова спросил, почему все закончилось? Я сказал ей, что, насколько мне известно, я бы остался там навсегда, но Сара нашла нового американского любовника и переехала в Лос-Анджелес, чтобы быть с ней и с ее растущей карьерой там.

Флер была подавлена, и я утешал ее и помогал ей пережить разрыв. Ничего личного, сказала мне Сара, просто ее новая подруга была молодой актрисой и трахалась как проститутка. Короче говоря, в нас не было необходимости.

Ничего личного? Я ничего не сказал Флер. Затем, вскоре после начала нового семестра в университете, Флер спросила, буду ли я дома в ближайшие выходные. Я сказал ей, что мне нужно быть в Оксфорде на книжном фестивале и, вероятно, меня не будет. Она казалась грустной. Это играло у меня в голове.

Фестиваль закончился немного раньше, чем ожидалось, поэтому я решил пропустить прием и вернуться на поезде в Паддингтон. Если повезет и появится Uber, я смогу оказаться дома. Я надеялся, что это поднимет Флер настроение. — Это было мило с твоей стороны, — сказал Мел. «Это было начало конца», — был мой ответ.

Я объяснил, что пришел домой в тридцать и обнаружил, что внизу пусто. Бросив сумку, я подошел и увидел Флер, вбегающую в нашу спальню. Эта сцена запечатлелась в моей памяти и останется таковой.

Флер сидела верхом на лице молодой блондинки - ну, волосы, как на лобке, так и в остальном, насколько я мог видеть, были светлыми - и играла с ее пиздой. Блондинка извивалась и что-то бормотала в пизду Флер. Флер посмотрела на меня. «Пикс, не ждал тебя, это Клэр, хочешь присоединиться?». Клэр боролась, выбираясь из-под Флер.

Она, вне всякого сомнения, была красавицей. Ее лицо блестело от соков моего возлюбленного, а соски торчали; ее груди были полными и твердыми. «Клэр, это Пикс, она одна из моих любовниц».

Клэр посмотрела на меня, затем на Флер. «Я не занимаюсь сексом втроем, Флер, либо она, либо я. Выбирайте сейчас». На лице Флер отразилось волнение. Это был не тот тон, который я бы когда-либо использовал в разговоре с Флер, и он не был тем, к которому она тогда привыкла.

«Извини, Пикс, сегодня вечером это будет твоя комната». С этими словами она вернулась к делу, и, зная мое место, я ушел. Завтрак на следующее утро оказался напряженным, и я был рад предлогу сходить в субботу на рынок.

Пока я шел по дороге, мне пришло в голову, что мой мир только что рухнул. Клэр ушла, когда я вернулся. Флер не хотела говорить, а я, будучи собой, не торопил события. «Она вернется сегодня вечером», — сказала она, наконец, за обедом.

'И?' Я даже не знал, что еще сказать. На следующей неделе все разрешилось. Клэр хотела Флер; она не хотела меня. У Флер была небольшая квартира в Барнсе, недалеко от университета, где она посещала уроки творческого письма.

Она сказала мне, что это мое. Она перевела его на мое имя. Это был щедрый подарок, даже если она могла его легко себе позволить. Это успокоило ее нечистую совесть.

Я вывез свои вещи на той неделе, когда они с Клэр пошли на вручение Букеровской премии; она выиграла. Когда ее карьера возобновила восходящий путь, я покинул ее орбиту. Как я рассказал Мелу, я все еще видел ее время от времени и читал о «блестящей паре», как пресса называла ее и Клэр, в воскресных приложениях.

Больше всего ранила статья «дома», где Клэр демонстрировала, что она сделала с тем, что она называла «заброшенной комнатой»; это был мой старый блокнот. Флер объяснила, что Клэр была очень властной, как будто это ее извиняло. Что ж, в ее глазах так оно и было. Для Мэл было типично то, что в тот момент она обняла меня и сказала, что я прекрасна и должна гордиться собой, забывая о своем горе. Моя история разгерметизировала ее.

Это повернуло ее сознание туда, куда оно естественным образом пришло – быть добрым к другим. В течение следующих нескольких недель мы часто виделись, и когда она начала приходить в себя, мне захотелось пофлиртовать – и я так и сделал. Никогда еще клише о том, что одно ведет к другому, не было более верным, чем в нашем случае. Ей невозможно было сопротивляться. Она была милой, красивой и жизнерадостной, но при этом, и это меня ошеломило, невероятно милой.

Она была тетей, и ее племянницы, которых она называла «милашками», очень любили ее; увидеть ее с ними означало познать значение любви. То же самое она делала со своей матерью, братом и сестрой, а также со своей невесткой. Если бы она могла оказать кому-нибудь услугу, она бы сделала это, не заботясь о себе. Стало ясно, что она никогда не сделает первый шаг, поэтому однажды вечером, когда мы ужинали, я спросил, не хочет ли она вернуться ко мне и переночевать. Она кивнула.

«Я думала, ты никогда не спросишь», — улыбнулась она очаровательно и обезоруживающе. Мы обнаружили, что идеально подходим. Она думала о других женщинах, но не действовала в соответствии со своими мыслями, и поэтому я смог сделать для нее то, что Флер сделала для меня, и изучить ее лесбийскую сексуальность. Я предвидел одну большую проблему. Вместе с Флер и Сарой я был с двумя женщинами, которые любили поступать по-своему; меня это устраивало.

Стереотипное обозначение «покорный» вводило в заблуждение, если оно подразумевало, что я подчиняюсь, но не в том случае, если оно подразумевало, что я предпочитаю доставлять удовольствие своему возлюбленному и нахожу в этом свое собственное удовольствие. Я предполагал, что Мел был почти таким же. В этом не было ничего плохого, поскольку она определенно склонялась именно в эту сторону.

Но не последним из ее многочисленных замечательных даров было то, как она адаптировала свои потребности к моим. Вскоре я стала ее «котенком» и ее «хорошей девочкой». Ей нравилось то, как я заставлял ее кончить, так же, как я любил заставлять ее кончать.

Вместо любой проблемы адаптации был просто процесс выравнивания. Мы оба были готовы к тому, что понравится другому, и были настолько влюблены, что обнаружили, что естественным образом адаптируемся ко всему, что нужно другому. Мне казалось несправедливым, что Мэл, у которой никогда не было другой любовницы, чувствовала себя обязанной ограничить свое образование мной, и однажды вечером я сказал ей, что, если она когда-нибудь захочет поэкспериментировать, ей не следует беспокоиться, что она потеряет меня. Она улыбнулась и сказала, что знает, и надеется, что я знаю, что если она когда-нибудь будет «экспериментировать», то она всегда будет моей; она также сказала мне, что поступила бы так же, если бы я захотел кого-то другого.

И на этом мы это и оставили – на тот момент. Как, задавалась вопросом я, слушая Джесс, Сару и Милли, мне объяснить им все это? Это выходило за рамки похотливой карикатуры на шлюх, неспособных держать трусики, и было слишком большим и щедрым, чтобы его можно было свести к тому, что происходило в постели, или в ванной, или на лестнице, или в гостиной. Это было больше, чем просто секс, даже если оно коренилось в нашей сексуальности. Любовь не была конечным качеством, это не был торт, который, если его нарезать тоньше, означало бы, что каждый получит меньше. Я мог понять потребность некоторых, а может быть, и многих, в том, чтобы построить это таким образом.

Если бы мы поставили себя и свои потребности в центр всего этого, то так и было бы. Но если в центр всего этого поместить возлюбленную, все изменилось. Я люблю Мэл, и если бы она когда-нибудь меня бросила, я был бы так же опустошен, как и тогда, когда Флер меня бросила; но должен ли этот страх заставить меня поставить заборы вокруг нашей любви, чтобы не пускать в нее других: «Нарушителей границ будут кричать и ненавидеть?» Неужели я так себя чувствовал? Я любил Мела, и почему меня должно удивлять, если другие делают то же самое? Любовь принимает множество форм, и секс — лишь одна из них. Если Мэл чувствует привязанность, даже любовь, к кому-то другому и хочет заняться с ним любовью, должен ли я возмущаться этим и пытаться сделать ее меньше, чтобы она соответствовала какому-то представлению о любви, которое не принадлежит мне? Должен ли я радоваться тому, что ее любят другие, и быть уверенным, что когда она говорит, что любит меня, так и есть? Что может быть лучше, чем видеть своего любимого счастливым? Итак, когда пришло время, когда Мэл привлекла внимание других женщин, мы просто согласились, что она должна идти туда, куда ей подсказывают ее инстинкты, как она сказала, что я должен. При этом мы были честны друг с другом, и это было в основе нашей любви.

Она не сказала бы, как и я, что не было моментов, когда можно было бы задаться вопросом, правильно ли мы поступили, но если вы не доверяете своему возлюбленному, то вы находитесь в игре с нулевой суммой; доверие – это, в конце концов, все, что у нас есть как у любовников. Бывали вечера, когда Мел писала мне, сообщая, что проводит время с любовником, а я отвечал смайликом и большим любовным сердечком и переключал свое внимание на другие вещи, иногда включая нового любовника. для меня.

Со временем мы оба увидели, что это сработало для нас, моментов страха стало меньше; то же самое, как ни странно, произошло и со случайными связями. Как будто зная, что мы можем, мы стали более невосприимчивы к движению наших кисок. Потом я встретил Энни..

Похожие истории